Металингвистическая концепция современности михаила бахтина

Статья посвящена рассмотрению концепции металингвистики М.М. Бахтина, а также ряду следствий для понимания современной эпохи. Интерпретация контекстуальных приключений бахтинской металингвистики в хронотопе эпохи “лингвистического поворота” обусловлена опорой на “концепцию активного понимания” мыслителя, а также тем, что все используемые в его работах термины появляются и работают только на конкретном материале, причем всегда без предварительной теоретической расшифровки.

Сам термин "металингвистика”, с нашей точки зрения, является ключевым для понимания целого ряда бахтинских теоретических конструкций: теории речевых жанров, теории романа и методики анализа "чужой речи", а также особого варианта понимания психоанализа. Этот термин обозначает особый подход к проблеме языковой коммуникации, на основе которой выстраивается вся система культуры, при котором исходным элементом для ее построения оказывается не предложение в варианте лингвистики де Соссюра, а высказывание, различение, удачно обозначенное М.С. Рыклиным "ножницы Бахтина". Подобный пересмотр приводит к включению в предмет языкового анализа интенций говорящих, и жизненный контекст, эти интенции определяющий, тем самым преобразует саму лингвистику на металингвистических началах..

Оформление диалогической металингвистики в самостоятельный дискурс начинается с "лингвистического поворота" М.М. Бахтина, который, следуя периодизации творчества мыслителя у С. Морсона и К. Эмерсон можно датировать периодом с 1924 по 1930 годы. Уже в это время мы можем наблюдать своеобразное раздвоение ранее единого архитектонического дискурса. В редакции книги о Достоевском 1929 года еще не обретшая своего имени металингвистика играет подчиненную роль анализа речи героев в предверии (на пороге) полифонического события, в то время как анализ полифонического романа как целого рассматривается еще на иной методологической основе. Можно считать спорной и вряд ли доказуемой точку зрения авторов книги "Михаил Бахтин: Творчество прозаики", но только в "девтероканонических" текстах рубежа 30-х годов, в первую очередь в "Марксизме и философии языка, а также в упомянутой указанными авторами книге "Формальный метод в литературоведении", происходит полемическое становление металингвистики и как самостоятельной методологии интерпретации языкового многообразия в культуре и как основы нового миропонимания мыслителя в целом. Сам факт именно полемического становления металингвистики, подчеркиваемый рядом мыслителей, в том числе и К. Томсоном, в свою очередь, требует уточнения специфики этой полемичности. Опыт культурных революций ХХ-го столетия часто демонстрирует нам, по крайней мере, негативную зависимость всего утверждаемого нового от отрицаемого этим новым старого в худшем смысле этого слова. Полемика заключает полемистов в хронос эпохи, с которой ведется полемика. Как можно преодолеть парадокс такого полемического отрицания. Бахтинская установка на диалог дает нам надежду избежать негативного уклона в полемике при условии наличия у полемиста определенного позитивного избытка, черпаемого из недр "настоящего положения дел". Этот избыток позволяет сохранить связь с настоящим и вести полемику не в русле голого отрицания - несогласия, а в русле разногласия – разноголосия (разноречия). Логика диалога, как любил подчеркивать Бахтин, это логика дополнения чужой точки зрения, а не логика ее голого отрицания. Именно эта установка формирует своеобразную позицию металингвистического дискурса уже в указанных "девтероканонических" текстах - позицию "между", когда критика не вторгается в область критикуемого, а лишь очерчивает границы его применения, осуществляясь не за счет отрицания, а за счет дополнения его выводов (лингвистики Соссюра или Фосслера, психоанализа Фрейда, в меньшей степени эта полемика работает в таком духе в случае критики формалистов).

То, что высказывание несводимо к предложению - сквозная мысль всех металингвистических работ. Суть возражений Бахтина современной ему структурной лингвистике, как уже было сказано, было сжато сформулировано, так сказать a'-priori полемического утверждения металингвистики. Лингвистика работает со словом-понятием, то есть, с предложением. За пределами лингвистического подхода к языку остается слово-образ (и уже в силу этого искусство) и главное его эмоционально-волевая сторона (интенциональность). Высвобождение последнего, а вместе с ним и слова во всей его полноте, происходит с момента дополняющего разведения предложения и высказывания. Это дополняющее размежевание вводит в металингвистический дискурс и самого говорящего. При этом если поступок определялся Бахтиным из двусмысленного термина "не алиби-в-бытии", в определенном смысле, как уже говорилось в первой главе, отрицавшем саму возможность истины события, то его металингвистический аналог высказывание теперь определяется контекстом самого события диалога, преломляющем индивидуальную точку зрения говорящего. "Сказанные слова пронизаны подразумеваемым и несказанным. То, что называется пониманием или оценкой высказывания (согласие или несогласие) всегда захватывает со словом и внесловесную жизненную ситуацию". Связь высказывания с конкретной ситуацией, с событийным контекстом оказывается способом ориентации высказывания говорящего как "звена в цепи речевого общения". Именно это положение высказывания говорящего предусматривает понимание речевого общения говорящих именно как диалога, в котором каждое новое высказывание понимается как ответная реплика на обращенное к нему (прямо или косвенно) высказывание, обеспечивающего контекстуальную основу для высказывания самого говорящего. То, что высказывание - это всегда ответная реплика говорящего на другую реплику обуславливает металингвистическую специфику высказывания. "Границы каждого конкретного высказывания как единицы речевого общения определяются сменой речевых субъектов, то есть сменой говорящих". Диалогический характер высказывания обуславливает и его особого рода завершенность. "Первый и важнейший критерий завершенности высказывания - это возможность ответить на него, точнее и шире, занять в отношении его ответную позицию". Таким образом, интенциональный характер высказывания с необходимостью требует того, кто говорит, того, кому говорят, требует диалога между говорящими постольку, поскольку сама интенциональность высказывания говорящего определяется ответным характером всякого высказывания, его погруженностью в общий контекст ситуации, в которой и порождается событие диалога.

Эта реальная расслоенность языков схватывается в неоднозначном бахтинском термине "жанр". Жанр, наряду с которым Бахтин использует термины: социально-идеологический язык, профессиональный язык и т.д., призван зафиксировать относительную устойчивость и системную связанность определенной формы употребления языка, как типы употребления высказываний определенного языка (национального, классового, конфессионального, литературного языка определенной школы и т.д.). "Ведь жанр есть типическая форма целого произведения, целого высказывания... Конструктивное значение каждого элемента может быть понято лишь в связи с жанром". Таким образом, жанр обозначает промежуточный уровень металингвистики, выходящий на первый план, когда начинается конкретная работа с представляющим интерес типическим вариантом употребления языка, будь то художественное произведение, речь на собрании, или разговор в курилке. Поскольку наша задача не требует такого анализа, мы ограничимся этой констатацией.

Более важное значение в контексте нашего исследования металингвистики как особого способа миропонимания и архитектоники металингвистического мира, имеет мнимый характер тотальности единого монологического языка. Разноречие как полиидеологичность мира - главное препятствие любой подкрепленной Властью претензии отдельной идеологии стать мифом. Точка зрения Бахтина, сводится к тому, что там, где есть идеологии, ни о каком мифе, ни о какой тотальности говорить не приходится. Она предполагает неполную овнешненность любого высказывания, любой точки зрения, как залог переакцентуации в будущем. "Человек до конца невоплотим в существующую социально-историческую плоть". Диалог предполагает собственную незавершенность, которой он, собственно, и жив (бахтинское соответствие незавершенности и жизни). И металингвистическая установка Бахтина на нададресат как принцип надежды, и смыслообраз "большого времени" как и сама теория романа пронизаны этой бахтинской установкой на принципиально незавершенную, а, стало быть, и многозначную в истолковании современность. Каждый диалог происходит как бы на фоне ответного понимания незримо присутствующего третьего, стоящего над всеми участниками диалога (партнерами)... Это вытекает из природы слова, которое всегда хочет быть услышанным, всегда ищет ответного понимания и не останавливается на ближайшем понимании, а пробивается все дальше и дальше (неограниченно)".

Към вторичните употреби на езика се причислява и метаезиковата функция (от гр. meta- “след”). Става въпрос за способността на езика да говори за самия себе си, да назовава собствените си елементи и правила, да интерпретира устройството и употребите си. С метаезикова функция например се характеризират изрази като Името Филип е с гръцки произход или Съчетанието от “ш” и “т” се изписва с буквата “щ”. Най-общо казано, всички специални лингвистични термини – гласна, корен, глагол, сказуемо, подчинено изречение, диалект и т. н. – са с метаезиково предназначение.