Курсовая работа студента1 курса группы бис223 Образовательной программы «История» Направление подготовки
Изтегляне 48.26 Kb.
|
| Историография.
Изначально при изучении «Сказания о Дракуле» наибольшее внимание уделялось вопросу авторства, проблеме оригинальности произведения и происхождению сюжета. Идейные и социальные аспекты, назначение «Сказания» начали привлекать внимание исследователей куда позднее. Зачем вообще древнерусский автор обратился к сюжету о валашском господаре? Что он хотел донести своим Сказанием, не дав при этом личностной оценки герою? Ведь едва ли Дракула представлял интерес как историческое лицо, совершавшее неординарные поступки. Эти вопросы занимали еще Н.М. Карамзина. Упоминая о Сказании о Дракуле, он изумлялся отсутствием морализаторства: «Автор мог бы заключить сию сказку прекрасным нравоучением, но не сделал того, оставляя читателям самим судить о философии Дракулы, который лечил своих подданных от злодейства, пороков, слабостей, нищеты и болезней одним лекарством: смертью!»21. Ф.И. Буслаев называл Сказание собранием анекдотов, «составленном в местностях, ознаменованных подвигами Дракулы», или, иначе говоря, не мыслил произведение как целостное и самобытное, как литературный памятник22. А.И. Соболевский и вовсе считал «Сказание о Дракуле» переводом, восходящим к «одному из немецких летучих листков XV в»23. Первым, кто выдвинул предположение о русском происхождении Сказания, был А.Х. Востоков. Он обратил внимание на указание о том, что автор видел в Будине детей Дракулы, и помыслил автором посольского дьяка Ивана III Федора Курицына, который как раз в этом время пребывал в Венгрии и Молдавии, где вполне мог слышать о Цепеше от людей, лично его знавших24. Взгляд А.Х. Востокова впоследствии был поддержан румынским славистом И. Богданом, который первым выпустил специальную монографию о Дракуле25. Исследователь пришел к выводу, что русский вариант ярче и шире по содержанию, нежели немецкие и венгерские хроники, от которых первый был, скорее всего, независим26. Рецензия на труд И. Богдана было предпринято А.И. Яцимирским27. Уже в XX веке А.Д. Седельников провел обстоятельное текстологическое исследование «Сказания о Дракуле»: он широко привлек рукописную традицию о Дракуле, установил две основных редакции Сказания (Кир.-Бел. и Рум.) и построил генеалогическую схему происхождения списков28. Седельников первым решительно усомнился в авторстве Курицына. Ученый основывается на двух фактах: 1) письмо, в котором Иван 3 благодарит крымского хана за то, что тот пропустил посольства Курицына, датировано мартом 1486 г, а дата древнейшего списка «Сказания» - февраль 1486, то есть более ранняя; 2) проникновение «Сказания» в Кирилло-Белозерский монастырь, по Седельникову, предполагало куда больше времени, чем было фактически – полгода29. Наиболее объемное и фундаментальное исследование Сказания о Дракуле было предпринято Я.С. Лурье. Он впервые уделяет основательное внимание идеологическим аспектам, сущности и назначению «Сказания». Сравнив «Сказание» с иностранными рассказами, Лурье приходит к выводу, что идеи произведения сопоставимы с воззрениями макиавеллистов и придворных хронистов венгерского короля Матьяша, одним из которых был итальянец Антонио Бонфини30. Идеология повести, по Я.С. Лурье, резко противоречит иосифлянской политической доктрине31. Касательно истории сюжета исследователь убежден, что источником Сказания о Дракуле был не письменный памятник и не какое-либо единое произведение, а ряд преданий и анекдотов, сложившихся еще при жизни «великого изверга»32. М.П. Одесский в своем исследовании о Дракуле впервые рассматривает образ Цепеша в контексте славянской фольклорной традиции, обстоятельно обозревает историко–временной контекст не только написания «Сказания», но и правления героя - Влада Басараба33. Исследователь также отождествляет Валашское княжество с «антимиром», утопией, «тридевятым царством», а самого воеводу называет «упырём»34. Автор ограничивается хотя и интересными, но беглыми замечаниями касательно авторского вымысла35, он прямо не ставит проблему авторской лжи или заблуждений. О. Талмазан впервые в отечественной историографической традиции поднял вопрос об авторском вымысле, вводя в научный оборот новые источники – письмо валашского господаря Дана III Басараба Матвею Корвину и письмо Стефана Великого. Последнее содержит сведения, отличные от сведений Сказания в отношении смерти Дракулы и его борьбы с турками36. Исследователь приходит к выводу, что жестокость воеводы едва ли стоит преувеличивать: отношение к смерти у средневекового человека было отличным от современного, а казни и пытки были регулярными явлениями37. Вследствие этого О. Талмазан отходит от общепринятой концепции идентифицирования Дракулы как тирана и деспота, не знающего ни милосердия, ни правил морали. Образу Дракулы также посвящена работа А. Ранчина38. Исследователь мыслит повесть как текст с глубоко политической составляющей, а также говорит о нем как об объекте притчевого жанра, подкрепляя свой довод отсутствием в Сказании пространственно-временной конкретики39. Наконец, впервые им был высказан тезис о связности эпизодов друг с другом, о том, что ни между рамкой и центром текста, ни внутри его центральной части противоречий не обнаруживается40. Как покажет наше дальнейшее исследование, с доводами О. Талмазана и А. Ранчина будет трудно не согласиться. Отдельного внимания заслуживают работы зарубежных авторов, посвященные западноевропейской литературной традиции о Дракуле. Немецкий ученый Ю. Штридтер в статье в совокупности и сравнении рассматривает русские и немецкие сочинения, привлекая не только печатные и рукописные тексты, но и гравюры - он выявляет сюжетные и стилистические зависимости между ними41. Исследователь убедительно показывает, что общий источник всех рукописных текстов о Дракуле был написан немцем из Трансильвании, что отправная точка русской и немецкой традиций является общей с точки зрения места (Венгрия) и материала (устные предания)42. Различия, по Штридтеру, заключаются в том, что немецкого автора Дракула привлекал как жестокого правителя, представлявшего угрозу, а русского писателя – как пример и фигуру для транслирования своих утверждений 43. Французский исследователь М. Казаку рассматривает литературную традицию о Дракуле через призму сравнения брошюр о нем, а именно – «Историю принца Дракулы», которая, как он полагает, напечаталась в Вене в 1463 г и текстом, напечатанным в Германии в 1488 г44. Обращается исследователь и к истории древнейшего рукописного рассказа о Дракуле, а также к деятельности Михаэля Бехайма, который, по М. Казаку, свидетельствовал печати текста 1463 г и переписал его45. В этой связи пересмотр вопроса об источниках поэта и, следовательно, о гипотетическом влиянии брошюры на труд Курицына в качестве вторичного источника представляется весьма продуктивным. Ввиду рассмотрения автором именно печатных изданий как центрального объекта исследования, статья для настоящей работы все же представляет преимущественно чисто историографический интерес. Михаэлю Бехайму и его поэме также посвящена статья Д. Диккенса и Е. Миллер46. Последняя концентрируется на литературном труде поэта, отмечая сознательный вымысел автора, тенденциозность и гиперболизацию жестокости в тексте, объясняя это приверженностью автора принципу, по которому история – лишь средство для реализации политических целей47 . Хотя статья насыщена убедительными соображениями касаемо исторического контекста написания поэмы, источниковедческий вопрос освящен слабо, доводы по которому нуждаются в корректировке (а именно - утверждение об использовании Бехаймом в качестве источников рассказов трансильванских монахов, в частности Якоба, о факте встречи с которым до сих пор ведутся споры в литературе). Новейшее исследование Лены Этьенс посвящено характеру литературной деятельности Бэхайма48. Этьенс убедительно доказывает высокую роль поэта в развитии литературной мысли, его новаторство в стихосложении и композиционном формировании текста, в который Бэхайм привносит органично сочетающиеся мелодичные диалоги героев и авторские комментарии. В целом работа представляет по большей части интерес филолого-культурологический, однако позволяет сравнить подходы к изложению двух представителей, выведших письменную традицию о Дракуле с хроникального на литературный уровень – Бэхайма и Курицына. Данный историографический обзор продемонстрировал плодотворность предыдущих исследований литературной традиции о Дракуле. Вопросы же идейной составляющей русского сочинения, его возможных источников и истории сюжета, места в древнерусском литературном наследии не получили обстоятельного внимания в литературе. В этой связи проведение данного исследования представляется целесообразным. 1 Истоки русской беллетристики / отв. ред. Я.С. Лурье. Наука, М.;Л., 1970. С. 360. 2 Зимин А.А. Пересветов и его современники. М., 1958. С. 414 – 415. 3 ПСРЛ. Т. XVIII. СПб, 1913. С. 269 – 270. 4 Сб. РИО. Т. 41. СПб. 1884. С. 41. 5 Там же. С. 43 – 44. 6 Лурье Я.С. Повесть о Дракуле. М.;Л. 1964. С. 117 – 122. 7 Зимин А.А. Сочинения Пересветова. М.,Л., 1956. С. 170 – 184. 8 Зимин А.А. Сочинения И. Пересветова. М.;Л., 1956. С. 151 – 161. 9 Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические течения на Руси. М.;Л., 1955. С. 438 – 477. 10 Зимин А.А. Там же. С. 173. 11 Зимин А.А. Пересветов и его современники. М., 1958. С. 243. 12 Казакова Н.А. Указ. соч. С. 466 – 477. 13 Bogdan I. Vlad Tepes. P. 90 – 105. 14 Лурье Я. С. Указ. соч. С. 18. 15 Кашперская А.П. Эволюция жанра и языка в немецких текстах XV века о валашском князе Владе III : дис. … канд. фил. наук. М., 2015. С. 44. 16 Conduratu G. Michael Beheims Gedicht über den Woiwoden Wlad II. Dracul. Mit historischen und kritischen Erläuterungen, Bukarest, 1903. P. 45 – 46. 17 Antonii Bonfinii. Rervm vngaricarvm decades tres. Basileae, 1543. – 620 p. 18 Humanista torténetírók. Szepirodalmi könzvkiadó. Magyar Remekírók. Sorozat. Vál. : Kulcsár Peter. Szepirodalmi Könyvkiadó. Budapest, 1977. O. 122 – 289. 19 Лурье Я.С. Указ. соч. С. 15. 20 АРГ 1505 – 1526 гг. М., 1975. С. 109 – 112. 21 Карамзин Н.М. История государства Российского, Т VII. 2016. С. 140 – 142. 22 Буслаев Ф.И. Для определения иностранных источников Повести о мутьянском воеводе Дракуле // Летописи русской литературы и древности. М., 1863. Отд. III. С. 84 – 86. 23 Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV – XVII. СПБ. 1903. С. 233. 24 Востоков А.Х. Описание русских и словенских рукописей Румянцевского музеума. СПБ, 1842. С. 511 – 512. 25 Bogdan I. Vlad Țepeș și narațiunile germane si rusești asupra lui. București. 1896. – 192 p. 26 Ibid. P. 119. 27 Яцимирский А.И. Повесть о мутьянском воеводе Дракуле в исследовании румынского ученого. СПБ. 1897. – 24 с. 28 Седельников А.Д. Литературная история Повести о Дракуле. // Исследование по русскому языку и словесности Академии наук. Т II, кн. 2, Л. 1929. – 39 с. 29 Там же. С. 637 – 638. 30 Лурье Я.С. Повесть о Дракуле: исследование и подготовка текстов. М.;Л., 1964. С. 50–52. 31 Там же. С. 54. 32 Там же. С. 30. 33 Михайлова Т.А., Одесский М.П. Граф Дракула: опыт описания. М., 2019. – С. 72-119. 34 Там же. С. 93. 35 Там же. С. 105. 36 Талмазан О. Авторский вымысел в «Сказании о Дракуле воеводе» // Философский политолог…СПБ, 2018. - №3. – С. 152 – 177. 37 Там же. С. 161. 38 Ранчин А. «Повесть о Дракуле» и представления о добродетельном и «злом» государе в древнерусской книжности. Россия XXI, М., 2017. – С. 94 – 121. 39 Там же. С. 98. 40 Там же. С. 101. 41 Striedter J. Die Erzählung vom walachischen Vojevoden Drakula in der russischen und deutschen Überlieferung // Zeitschrift für Slavische Philologie. 1961. Vol. 29. №2. S. 398 – 427. 42 Ibid. S. 406. 43 Ibid. S. 426. 44 Cazacu M. Geschichte Dracole waide. Un incunable imprimé à Vienne en 1463 // Bibliothéque de l’école des chartes. 1981. Tome 139. Livraison 2. P. 209 – 243. 45 Ibid. P. 214. 46 Dickens D., Miller E. Michel Beheim, German Meistergesang, and Dracula // Journal of Dracula Studies. 2003. Vol. 5. №1. Article 5. P. 3 – 10. 47 Ibid. P. 7. 48 Oetjens L. Michel Beheim als Übergangsfigur. Neuerungsdynamiken im lyrischen Liebesdiskurs des Mittelalters und der Frühen Neuzeit // Diskursivierungen von Neuem. №15. 2020. S. 1 – 27. Изтегляне 48.26 Kb. Сподели с приятели:
|