Марсель Ашар родился после кульминации Юпитера 5 июля Т899 года в 20 часов в Сент-Фуа поблизости от Лиона, как и многие актеры и драматурги.
ЧЕТВЕРТЫЙ ПОРТРЕТ: ГЮСТАВ НАДО
Шансонье, «которого звали повсюду. И он, добрый малый, не сопротивлялся: шел куда, позовут, пел чего захотят, жил так изо дня в день в соответствии со своей мягкой и приятной философией... Его произведения всегда были расцветом и отображением мысли или сиюминутного впечатления. Шансонье всегда оставался верен всем своим дружбам... Он — нежно и скромно — делал столько добра, что количество его друзей было поистине неисчислимо... Литературный багаж Надо объемист, хотя шансонье, ленивый ротозей, подобный домовому воробью, писал лишь в часы вдохновения, никогда не искал рифмы, ожидая, что она появится сама собой на кончике пера. Надо никогда не сидел за письменным столом: он сочинял свои песенки на улице, в театре, на империале омнибуса или даже в постели... Гюстав Надо пользовался большим успехом в обществе. В течение многих лет его приглашали наперебой, о нем спорили... Он был любимчиком всех прекрасных дам, которым никогда не надоедало слушать его песни... Эту умеренность в желаниях, уже отмеченную нами у Надо во всем, что касалось славы, можно обнаружить и во всей его жизни. Он бы охотно соглашался жить скромно, лишь бы оставаться независимым...
«Как человек он отличался изысканностью, простотой, добрым расположением духа, преданностью и, в особенности, воплощенной скромностью; благодаря этому у него повсюду были друзья и не было ни одного врага. Его добрая слава с улыбкой смешивалась с популярностью других, не нанося ни малейшего ущерба самолюбию соперников... А сколько остроумия! Вот уж чего у него было в изобилии. Он запросто расточал его направо и налево, не требуя за это платы. Поэт и джентльмен, Надо не щадил себя в салонах; всегда любезный, всегда веселый, несмотря на свое скромное положение, он, который мог бы, если бы захотел, заработать большие деньги, не принимал никакого вознаграждения!»
Другой портрет, на этот раз более приземленный: «Скорее маленький, чем высокий, скорее уродливый, чем красивый, ни блондин, ни брюнет, ни заурядный, ни утонченный, Гюстав Надо, вежливый без элегантности, выглядел в художественных салонах заблудившимся и не туда попавшим буржуа. Едва поприветствовав хозяйку дома, он прятался по углам, — и это даже в момент самого большого успеха. Когда он отдыхал, его лицо с так подстриженной бородой, что она делала его почти квадратным, его широко раскрытые глаза навыкате, его рот с крупными губами не выдавали ничего, ну, абсолютно ничего, что говорило бы о «жанре» его таланта... (когда до него доходила очередь вступить в игру), он спокойно подходил к фортепиано и усаживался за рояль с видом человека, который вот сейчас разложит салфетку и примется за яйца всмятку. В его лице нет огня... Но едва он4начнет, — вот он, огонь! Одна из главных приманок нашего вечера — слушать после Муне-Сюлли, который выкрикивал прекрасные стихи, нежного шансонье, сидящего за фортепиано с головой, чуть
склоненной к публике, с мерцающими глазами, хитро улыбающегося в белую бороду и совсем тихонько, словно исповедуясь, проговаривающего нам «Заботу султана» или «Булавку в рукаве»...»
Надо, повсюду бывающий, повсюду желанный, редко ужинал у себя дома. Ему накрывали везде. Он ужинал, он пел, и радушные хозяева еще оставались ему должны. Остальное время Надо счастливо проводил в кругу своих друзей.
