Идеология и история. «Фактор понимания»

Опасным для общества «вирусом» Зиновьев считал идеологию. Идеология формирует миропонимание человека о самом себе, об условиях его существования, об обществе и внешнем мире. Она детерминирует различные социальные роли или маски, заставляет человека играть в социальную игру, лишая его критического мышления; идеология служит власти. Идеология - антипод логического и научного мышления, но человечество не может обойтись без идеологии, она есть неустранимый элемент больших человеческих объединений. Советское общество Зиновьев считал первым полностью подчинённым идеологии. Она содержалась не только в официальной доктрине, но прежде всего в повседневной деятельности, превращая людей в активных, деятельных участников идеологических спектаклей (М. Кирквуд). Вера в идеологию не требуется, она принимается на основе рационального расчёта (К. Шваб). Идеология редуцирует человека к функции, социальная мораль превращается в псевдомораль или лжемораль, в полностью конформистском коммунистическом обществе отсутствует доверие. В «Зияющих высотах» большую часть общества составляют лицемеры, циники и холуи, из которых возникает сконструированный идеологией «новый человек», «нормальный индивид», лишённый всего человеческого (совести, индивидуальности и т. д.).

Идеологизированное сознание человека находится для Зиновьева за рамками недостоверного по определению исторического опыта, поскольку «существуют лишь иллюзии исторического объяснения» («Коммунизм как реальность»). Отсюда внеисторический подход и отсутствие хронологии в его работах. Как пишет М. Кантор, все события, «и Маркс, и Ибанск, и „катастройка“, и утопия, и Хозяин (то есть Сталин), и западнизм», происходят одновременно в сознании индивида. История для Зиновьева есть история распада, как личного, так и социального, история дегуманизации во имя прогресса. Ибанск — полностью дегуманизированное общество, в котором нет линеарного времени; «история села на мель», превратилась в абсурд. Люди приговорены к вечному настоящему в ожидании конца, без всякой надежды, поскольку надежда относится к открытой истории. Персонажи «Зияющих высот» даже не пытаются оставить след в истории, так как осознают, что прошлое всегда может быть переписано.

Для раннего Зиновьева социология превалировала над историей, он исследовал коммунизм как данность, рассматривая капитализм и коммунизм в синхронии, как различные структурные варианты существования общества. Позднее Зиновьев расширил свою концепцию на Запад: коммунизм и западнизм представляют разновидности массового общества XX века, маркирующие окончание человеческой истории. Личность человека полностью зависит от социальной позиции и идеологии. Мир движется к упрощению; Е. Пономарёв полагает, что Зиновьев сближается со взглядами на историю Константина Леонтьева. Следующий этап личностной деградации — возникновение компьютера, который отнимает у человека его функции и подавляет избытком информации. Цивилизация превращается в имитацию — один большой компьютер, бесконечно перерабатывающий одни и те же данные. Будущее общество «глобального человейника» напоминает советский коммунизм: человек обезличивается, превращается в функцию, полуробота, человеческие отношения заменяются виртуальными в условиях тотального искажения информации и господства идеологии.

Подлинная ответственность человека по отношению к себе, миру и другим людям возможна только с освобождением сознания от любых форм идеологии, что сделать непросто: люди боятся и избегают истины, не хотят знать правды о самих себе («Зияющие высоты»). Как полагает М. Кантор, мыслитель отстаивал абсолютное понимание человеческого бытия, «понимал, чтобы понимать» (позиция гегельянца). Зиновьев верил в силу разума, как и в силу человека, в то, что научное понимание общества может его изменить. Человек должен постоянно мыслить, видеть действительное положение вещей, не удовлетворяться иллюзиями, понимать, почему он действует в обществе определённым образом. В поздний период Зиновьев считал главной проблемой современности нежелание и неспособность людей к пониманию общества, его изменений и их собственного места в социальной эволюции. Для объективного понимания необходимы и вненаучные условия: с одной стороны, определённая этическая позиция — отказ от господствующих ценностей, установок и социальных правил; с другой стороны, ценностный аспект — формирование социального идеала. В последних работах Зиновьев считал таким идеалом коммунистическую утопию.

М. Кирквуд приводил высказывание Зиновьева, считая, что оно объясняет противоречивость его мысли.

Я могу в одной ситуации высказать и обосновать одно суждение, а в другой — нечто противоположное ему. Это не беспринципность. Это — желание взглянуть на дело с другой точки зрения, рассмотреть другой аспект проблемы. Иногда — просто из духа противоречия. Дело в том, что я не доктринёр, не пророк, не политик, не благопристойный профессор. Я живу в языке, как в особой реальности, причём — в реальности сложной, противоречивой, текучей. Тут губителен всякий догматизм. Тут нет раз и навсегда установленных формул. Устойчивым в моей позиции является одно: стремись к истине и противься насилию, ибо без этого ты — не человек.

Этика

Этика Зиновьева была ответом на социальные законы экзистенциального эгоизма, в которых нет ни морали, ни свободы. Этика дополняет пессимистическую социологию, которую, по собственному признанию, Зиновьев разработал, чтобы создать «учение о житии» и найти в социуме место для себя как «идеального коммуниста». В «Зияющих высотах» Зиновьев писал: «Дело не в том, чтобы открыть правду о себе. На это много ума не нужно. Дело в том, как после этого жить». Машинерия социума подчинена жестоким и бесчеловечным законам, неизбежным, как законы природы; но отдельный индивид может преодолеть их, выстроить свою жизнь как «рай» в социальном «аду». Зиновьев часто приводил фразу: «Когда люди хотят плюнуть на законы тяготения, они строят самолёты». Квинтэссенция этики Зиновьева содержится во фразе: «я есть суверенное государство»; он утверждал, что придерживался этого принципа всю жизнь, даже составив собственную конституцию. Как отмечал А. Гусейнов, Зиновьев выработал этическое учение исключительно для себя. Система взглядов Зиновьева, названная им «зиновьйогой», перекликается с традицией, идущей от стоиков к Канту. Общие положения были выработаны в начале 1960-х годов и изложены, в частности, в «Евангелии для Ивана», «Иди на Голгофу» и «Живи»

Этика Зиновьева имеет следующие особенности: простота и безусловность (Кант и Альберт Швейцер), несмотря на хрупкость, слабость и сложность её реализации; ответственность (Антуан де Сент-Экзюпери), этика основана на индивидуальном ответственном суждении. Человек стоит перед выбором: участвовать в эгоистической борьбе за социальные блага или уклониться от неё, но остаться в социуме. Личное решение в конкретных ситуациях добровольно ограничивает действие законов социальности и, следовательно, является подлинно моральным или этичным. Должен ли человек быть конформистом? Должен ли он рисковать, идя против течения? Если да, то во имя чего? Что с ним будет, если он нарушит социальные законы? Этический поступок сам по себе не является моральным или аморальным, нужно руководствоваться собственными ценностями и оценками, а не общими представлениями. Человек является критерием определения добра и зла, что не означает отсутствия заповедей или образцов. Напротив, существует множество различных правил и норм, следуя которым человек из социального индивида становится человеком, используя этический опыт человечества. Главное правило - отказ от действия, направленного на собственную выгоду, если оно принесёт вред другому.

Этика сопротивления основана на парадоксе: Зиновьев-учёный исходил из неумолимого хода социальной эволюции и социального детерминизма, однако полагал, что в борьбе за свободу человек должен действовать, бороться, сопротивляться, чтобы появилась надежда, хотя её и нет. Чем хуже ситуация, тем больше причин для сопротивления, причём борьба возможна только в одиночестве, которое, как и смерть, является платой за подлинно этический поступок. Путём одиночества человек вступает в невидимое сообщество тех, кто выбрал сопротивление, в «вечное братство одиноких» (судьба Болтуна в «Зияющих высотах»).