Коммунальность и коммунизм

В ранних книгах «Зияющие высоты» и «Коммунизм как реальность» Зиновьев анализировал советский социальный строй — «реальный коммунизм»; никакой другой коммунизм невозможен. Главная особенность коммунистического общества заключалась в том, что социальные законы превратились в специфические закономерности его жизнедеятельности. Зиновьев назвал их «коммунальными отношениями» или «коммунальностью». Сфера коммунальности представляет социальное в чистом, рафинированном виде, в ней социальные действия нацелены не на максимизацию господства, а на минимизацию унижения:

Суть коммунальности состоит в борьбе людей за существование и за улучшение своих позиций в социальной среде, которая воспринимается ими как нечто данное от природы, во многом чуждое и враждебное им, во всяком случае — как нечто такое, что не отдаёт свои блага человеку без усилий и борьбы. Борьба всех против всех образует основу жизни людей в этом аспекте истории.

Коммунизм рассматривался Зиновьевым как стабильное и долговечное образование. В «Коммунизме как реальности» движение истории определялось как борьба между коммунизмом (коммунальностью) и цивилизацией, которая в «Светлом будущем» связывалась с принципом индивидуального сопротивления. Согласно К. Крылову, ранний Зиновьев видел два возможных регулятора, ограничивающих «стихию коммунальности», — экономику (экономическую конкуренцию) и духовность. В реальном коммунизме оба ограничения были сняты, в нём реализовалась естественная тенденция к эгоистическому поведению, присущая всем обществам и, в конечном счёте, природе человека. Советский социальный строй не вытекал из национальных особенностей и не был навязан «сверху», а, напротив, являлся примером народовластия, предполагал соучастие управляемых: «Ибанская система власти есть продукт доброй воли населения» («Зияющие высоты»). Гомо советикус — это «человек как таковой».

Естественность или нормальность коммунальных отношений имеет сходство с классической социальной мыслью — идеями Макиавелли, Бернарда де Мандевиля, Томаса Гоббса. Если у Гоббса или Гегеля гражданское состояние (общество) ограничивает естественное состояние, ситуацию «человек человеку волк», то для Зиновьева суть социального — торжество коммунальности, принцип «человек человеку крыса». «Коммунальный крысятник» есть джунгли, кошмар, зло. Французский комментатор Владимир Берелович отмечал, что этот мир — образцовая антиутопия, в которой утопический рай воплотился в ад. Общество не отделено от природного состояния и является, в сравнении с антиутопиями Оруэлла или Евгения Замятина, более «приземлённым», напоминающим сообщества животных или даже насекомых. Как писал К. Крылов, Зиновьев в отличие от многих допускал теоретическую возможность построения общества материального изобилия, где будет упразднён человеческий труд. Ответом на вопрос, каким будет «настоящий коммунизм», была история в «Зияющих высотах» о крысах, которым предоставили идеальные условия существования. Крысы, по Зиновьеву, создали бы концлагерь.

Коммунистическое общество состоит из базовых элементов — социальных «клеточек», их структура составляет основу общества. В качестве первичного делового коллектива из двух или более людей (например, школа, больница, завод и т. д.). Клеточка, во-первых, соотносится со внешним миром как единое целое; во-вторых, в ней происходит разделение на управляющий орган («мозг») и управляемых индивидов («тело»); в-третьих, управляемые индивиды имеют различные функции. Внутри первичной клеточки господствуют коммунальные отношения: в неформальной жизни коллектива происходит циничная борьба за признание, причём не за улучшение социального положения, а в соответствии с базовым принципом: «будь как все!» Коммунальное поведение по природе лицемерно: бездарность выставляется талантом, подлость — добродетелью, трусливый донос — смелостью и честностью, клевета — правдой. Подавление индивида осуществляется не со стороны властей или КГБ, а в повседневной жизни.

Господство коммунальности выдвигает на вершину социальной иерархии посредственностей и бездарей («ложных кумиров»), цепляющихся за власть и чувствующих себя в ней естественно (пример — Сталин), по-настоящему талантливые люди испытывают на себе коллективную зависть и ненависть. Быть талантливым карьеристом означает быть исключительной посредственностью. Периодические ритуальные изгнания и наказания внешних врагов («отщепенцев») в ходе массовой травли демонстрируют сплочённость социальных клеточек и воспроизводят механизмы подчинения, эти коллективные действия снимают психологическое бремя индивидуальной ответственности. Как отмечал Олег Хархордин, жёсткий контроль со стороны вышестоящих инстанций, а также тотальная прозрачность внутренней жизни коллектива, взаимный контроль и насилие предохраняют клеточки от перерождения в мафии или банды, что случилось бы при предоставлении им свободы самоорганизации.

Коммунистическая власть рассматривается Зиновьевым в двух плоскостях: горизонтальной (социальные отношения в клеточной структуре) и вертикальной (иерархия), вторая наслаивается на первую. Власть воспроизводится «снизу», на уровне первичного коллектива, где осуществляется представительство и народовластие: люди добровольно вступают в КПСС, члены партии избираются, хотят участвовать во власти, низшие уровни партии влияют на партийную линию верхов. Деспотическая и неформальная власть в социальных отношениях в буквальном смысле находится везде. Клеточная структура не оставляет места для права и политики: в ней нет партий или политической конкуренции, как и политической власти. Как писал В. Берелович, Зиновьев последовательно редуцирует политическое к власти, власть - к государственному аппарату, аппарат - к обществу. Государство не является политическим институтом, а растворено в социальном, его единственная функция - воспроизводство социальных отношений. Так как в реальном коммунизме нет социальных классов или групп интересов, то правящая каста не есть социальный слой или институт. Коммунистическое руководство - это «конкретная группа» нескольких индивидов. На макроуровне власть превращается в диктатуру, но верховная власть беспомощна в желании всем управлять.

Взгляды Зиновьева на историю реального коммунизма, сталинизм и фигуру Сталина изложены в романе «Нашей юности полёт», других работах и выступлениях. События 1917 года являлись скорее крахом Российской империи, чем революцией, и были, как и Гражданская война, лишь «пеной истории». Глубинными процессами Зиновьев считал зарождение и взросление нового общества: институциональные и бюрократические изменения, рост и усложнение системы власти, формирование социальных клеточек и т. д. Появление фигуры Сталина было неизбежным и необходимым. Вождизм Сталина имел народную основу, сталинизм был формой народовластия: властные позиции занимали выходцы из народа (выдвиженцы), люди осуществляли власть непосредственно, используя доносы. Разорение деревни во время коллективизации произвело социальный переворот, миллионы людей из низов получили доступ к образованию и культуре. Репрессии следовали из деятельности масс: ужас сталинизма не в жертвах, а в том, что палачи, начиная со Сталина, наилучшим образом соответствовали социальной среде. Сталинизм показал «страшную сущность многовековой мечты человечества». Сталинская эпоха была эпохой становления реального коммунизма; сталинизм закончился, когда сформировался сильный бюрократический аппарат. Хрущёвское время было периодом смуты, при Брежневе коммунизм достиг состояния зрелости.